Про хоббитов (глава 2)

[Bionic]

Пальцы принца побелели на рукояти казенного меча, эльф тоскливо поглаживал пальцем лезвие длинного, в полторы руки, кинжала, а хоббит, что-то возмущенно рыча, как и его пес, силился вытащить из огромных широких штанов свернутую и завязанную узелком пращу. Алиса, наоборот, втянула голову в плечи, набрасывая капюшон, и мне подумалось, что только ей сейчас по-настоящему угрожала опасность. Мы могли просто отдать ее, расплатиться с инквизиторами парочкой золотых, и продолжить путь, без девушки, правда, но и без проблем. К тому же, их было человек сорок, все - здоровые, откормленные, с выпирающими из-под ткани буграми мышц, и узкими лбами. Более того, у некоторых я заметил неприятные, матовые следы армейских нейрошунтов, и драться мне вообще расхотелось.

Естественно, битвы никто из них тоже не хотел, да и набожности, обычно отличающей людей подобной профессии, тоже как-то не наблюдалось. Так, просто бандиты стали чинными-благородными, и, таскаясь по тракту в государственных рясах, впроваживали свои порядки, попутно не брезгуя ни золотом, ни молоденькими барышнями, ни домашней едой. Каждый из них, если бы не нашел места в этой братии, пошел бы на большую дорогу, вместе с шайкой таких де неудачников ожидать чудес. Это отчетливо понимали все.

А вот предводитель был совсем другой породы - маленький, суетливый, брызгающийся слюной и просто таки на редкость противный и усатый, словно таракан. Нижней челюсти и части горла у него не было - все это заменяло жутко выглядевшее, поскрипывающее и покрытое легким налетом ржавчины металлическое недоразумение, из которого вылетали гортанные звуки, долженствующие обозначать речь. Скажу честно - у орков, которые, как известно, разговаривают на хрюкающе-однотонном диалекте, получалось куда лучше.

***

- И чего это они все так суетятся? - я все время пытался отодвинуться, чтобы не заляпать ее одежду своей так некстати потекшей кровью, но за спиной была только глыба льда, которая неприятно обжигала холодом позвоночник. Из одежды на мне была только безрукавка и короткие шорты, которые я по недосмотру (а точнее говоря - просто спьяну) надел под штаны утром. И вот - пригодились. Вся моя одежда была надета на Алису, прямо поверх ее собственной, и, хотя холод для меня мог закончиться весьма плачевно, я стискивал зубы и пытался терпеть, не думая о возможном обморожении.

- Да так, придавила я там, на каторге, одного, когда ночью пытался подкрасться. Ну, я опорку для камней и толкнула. Легонько...

- И чего? - зуб на зуб уже не попадал, но шевелиться я боялся, хотя перед глазами уже плыли разноцветные круги - верный признак скорой потери сознания, которой способствовала столь же скорая потеря крови.

- Да... он возьми, и монашком окажись... сволочь.

Последнее слово она прямо таки выплюнула, и, грязно и не по-девичьи выругавшись, повернулась ко мне.

Сквозь туманную пелену, заволакивающую гаснущее сознание, еще успели пробиться какие-то обрывки: надсадный, полный злобы голос инквизитора; обеспокоенный шепот Алисы; хруст льда под смыкающимися пальцами...

***

Я отогнал наваждение. Да, монашек со времени последней встречи с Алисой успел изрядно состариться и привыкнуть к обновленному телу, но, я был уверен, все еще питал ненависть к моей пассии и хотел бы удавить ее где-нибудь в укромном месте. Можно было даже представить себе, как он, рассматривая небо бессонными ночами и касаясь руками обезображенного лица, мечтал о том, что он сделает с той, которая посмела ему перечить и изувечила его. Но это был он, один из тех, кто прочесывал памятный склад, и сейчас он узнает девушку...

Похоже, память сыграла с ним злую шутку. Он не обратил на Алису никакого внимания, и кривил губы в глумливой ухмылке, разглядывая прячущуюся за хоббитскую спину Катарину. А ведь может же и придраться - негоже, мол, человеческой девушке делить ложе с нелюдью. И тут же начнется - хоббит у нас не робкого десятка, попрет на всю инквизиторскую гвардию, и умоемся мы тут кровью, как еще недавно умывались горячей водой. От волнения у меня даже в боку закололо. Пришлось вставать из-за стола, заслоняя друзей от инквизиции, и, насмешливо щуря левый глаз, как учил меня один давний зеленокожий знакомый, бормотать себе под нос, но так, чтобы слышали все:

- А я говорю тебе - не нужно. В конце концов, ну пусть их, живут себе - и ладно. Что они тебе, обидели-то всего разок, оскорбили друзей... а пустишь им кровь, разорвешь глотки... спать по ночам как будешь? - и тут же, меняясь в лице, шипящим голосом, - Отпускать, - немного артистического рычания. - Ты хочешь отпустить этих тварей? Этих... - и конец фразы тонет в истерическом бульканье, с которым по моему подбородку устремляется слюна, несущая комочки недоеденного обеда. Да, не очень гигиенично, но зато непосвященных должно, как минимум, вгонять в ступор.

Лица местных боголюбов слегка посерели. Они ожидали чего угодно, но не сумасшедшего в окружении нелюди, а чего-то простого и понятного. К тому же, обиженных умом как-то и бить не с руки. Пока в их головах происходил тяжелый мыслительный процесс, я успел достать клинок.

Вообще-то, мне всегда казалось, что холодному оружию место где-нибудь на стене, на расшитом ковре, чтобы можно было любоваться им, а не по каждому удобному и неудобному случаю пачкать кровью. Но судьба всегда решала иначе, и поэтому я нутром почувствовал дрожание проклятого меча, предвкушающего схватку.

Меч мой ковали гномы, и это наложило свой отпечаток на оружие. Оно было легким и донельзя хрупким на вид, но, на самом деле, способно было перерубить стальной двутавр в три сантиметра толщиной. Это я проверил. Да и вид у клинка был особенный - просто две полусантиметровых, необычайно тонких полоски, тянущихся от гарды, загнутых и сходившихся в острие. Отчего иногда казалось, что невидимый на самом деле меч излучает металлическое холодное сияние.

Шаг за шагом я приближался к ним. К повозкам, лошадям, людям. Они пятились, отдавая мне сантиметр за сантиметром, и, наверное, повернулись бы и просто удалились, если бы Алисе не захотелось рассмотреть все это действо. Она повернула ко мне свое лицо, и зрачки главного инквизитора расширились, узнавая.

***

Кто из них напал первым, я так и не понял. Просто через несколько секунд, когда мозг вновь обрел контроль над взбесившимся телом, я уже выдергивал из чьего-то тела клинок, а то, что еще недавно было человеком, пыталось обрубком руки запихнуть внутренности туда, где им надлежало быть.

Рядом крутил над головой двуручник принц, и первый же смертник в красной рясе получил мечом плашмя по голове. Она лопнула, как переспевший арбуз, и тошнотворный запах свежей крови ударил мне в ноздри. Свистнул над ухом металлический шарик, пущенный из хоббитской пращи, и очередной монах завалился на бок, освещая поле боя сиянием нового блестящего глаза.

Мой клинок жил своей жизнью. Говорят, для придания мечу особенных свойств, кузнец поливал его своей кровью, ожидая, что горячий металл впитает в себя силу и упорство, свойственное Подгорному племени. Говорят, что такие клинки сами выбирают себе хозяев. Да, много говорят о подобном оружии, но кто-нибудь из тех, кто подобными речами разбрасывается на людных площадях, хоть кто-нибудь из них держал проклятый меч в своих руках? Шел с ним в битву?

Легкость, с которой мы прорубались сквозь валящиеся повсюду изувеченные, разлетающиеся тела, меня даже не поражала. Я упивался боем, словно вампир ловя лицом капли чужой крови, изгибаясь и вместе с моим клинком увязая в самой гуще людей. Удар, укол, поворот... Все слилось в какую-то багровую карусель. Поднырнуть под руку, достать самым кончиком позвоночника, выдернуть лезвие и сделать шаг в сторону, не смотря на падающее тело... Ударить рукоятью, сбивая криво надетый шлем, и зацепить гардой чьи-то глаза... Переступить сквозь павшее тело, впиваясь клинком в сердце нового соперника...

Копья я попросту не видел. Оно проделало довольно долгий путь, обминая место схватки, и зазубренный, тяжелый наконечник с хрустом впился в мое плечо, сбивая с ног. Нападать никто не стал, и, ощетинившись сталью, святая братия убиралась назад, в лес. Я лежал в луже крови, как своей, так и чужой, и пытался бороться с всепоглощающей болью. Кости были сломаны, толстое древко торчало из тела, а наконечник, способный пробить даже нормальную кирасу, не то что простую кожаную куртку, ушел глубоко в землю, пригвоздив меня к ней, словно бабочку. Сила, дарованная мне моим мечом, покидала меня, стекаясь тонкими струйками к рукояти моего оружия. Мне казалось, что я слышу жадное, противное чавканье, с которым металл, погруженный в теплую кровь, лакал остатки человеческих жизней. Я приподнял его над землей, силясь рассмотреть, но глаза застилал пот, и все казалось каким-то мутным и размазанным, словно во время проливного дождя.

Алиса опустилась рядом со мной на колени, ласково касаясь края раны. По щекам ее струились слезы, губы дрожали - она находилась на грани нервного срыва, который, учитывая обстоятельства, мог оказаться весьма гибельным для всех нас.

- Нужно... уходить... - слова давались с трудом. Они не хотели покидать горящего горла, грозя похоронить себя вместе со мной. Нам нужно было уходить. Очень нужно. Мне представлялись последствия бойни, с ужасающей четкостью заслоняясь масками тех, кто, без сомненья, придет по наши головы всего через несколько часов. Настоящая Инквизиция, ненавидящая всех "нелюдей", и тех, кто встает на их защиту. Чтящая свои собственные кодексы и законы. Элитные бойцы, прошедшие не одну битву. В белоснежных рясах, с непокрытыми головами - и с оружием, закаленным в боях.

Принц подошел к нам с Алисой, придирчиво пощелкал языком, и, ухватившись за древко копья, резко дернул его на себя...

***

Рука болела просто нещадно. Перед глазами весело подпрыгивало ночное небо, усеянное звездами. Прижавшись мягкой грудью к правой, здоровой, руке, рядом со мной спала Алиса, мирно сопя мне в ухо. Если бы не боль и не постоянное покачивание пола, я бы, наверное, даже обрадовался. А пока было больно даже улыбаться.

Меня послушались. Наверняка, Эльдер расстарался, иначе всех этих домоседов невозможно было бы оторвать от насиженного места и сопроводить в дорогу. Кажется, после боя никто не пострадал - когда я вырубился, все они стояли на ногах, поэтому с большой долей вероятности можно было предположить, что госпитализирован я один. Карма у меня, что ли, такая - всем хорошо, а мне плохо. Сидел бы сейчас в обнимку с Алькой, орал бы веселые песни, пил бы вино - а там, глядишь, и забылся бы в ее объятиях. По-правильному, не то, что сейчас. Бесплотные мечты...

Я ухмыльнулся, и щеку свело судорогой. В таком состоянии только о девушках и думать. Попытался пошевелится, отодвигая ее теплое тело, но тут же услышал шепот:

- Не дергайся, дурачок, - и она легонько поцеловала меня в плечо, - лежи так, ладно?

Я промычал в ответ что-то неразборчивое и на секунду закрыл глаза, чтобы спасти их от мельтешения звезд.

***

Утро было радостное и немного холодноватое - гревшая мне постель красавица куда-то подевалась, а мягкий плед, который остался прикрывать бинты, скорее раздражал, чем по-настоящему грел.

Мы остановились на какой-то полянке, из моего положения были видны только исполинские громады шумных деревьев, да слышалась непринужденная перебранка моих спутников.

Садиться оказалось тяжело - несмотря на активное участие в процессе здоровой руки и предельное напряжение мышц живота, покорчиться пришлось изрядно, прежде чем тело сумело принять более-менее устойчивое положение. Хотелось попросить помощи, но, после того, как я представил Алису, которой не впервой было ухаживать за моим никчемным телом, вся охота звать кого-то пропала без следа. Сам справлюсь.

Рядом с постелью лежала нечерствая еще лепешка, пара яблок и бурдюк с кисловатым, но вполне приятственным вином, которое очень хорошо подошло к нехитрому завтраку и разогнало по жилам застоявшуюся кровь. Тут же появилось неосознанное желание освежиться, покинув передвижной лазарет, и я без труда ему поддался, хотя пришлось изрядно попотеть, изображая червяка, пока я не вылез из повозки.

Босые ноги утонули в мокрой от утренней росы траве. Отдых явно пошел на пользу - стоять, качаясь и тяжело опираясь о деревянный бортик я мог, хотя силы медленно, но верно оставляли ослабленную плоть. Оттолкнувшись рукой и смотря себе под ноги, я кое-как добрел до ближайшего дерева, и с минуту стоял около него, уперевшись гудящей головой в неровную кору и переводя дыхание. Пальцы левой руки никак не реагировали, более того, я их даже не чувствовал, что было очень даже нехорошо. Потерять по молодости лет одну руку - все равно, что потерять половину тела. И потом, никакая порядочная красавица даже внимания не обратит...

Назад я почти полз, согнувшись и сосредоточившись только на переставлении ног. Шаг, еще один, а потом еще... Хотелось упасть и закрыть глаза, чтобы навсегда остаться в этой траве. И пускай все катится туда, куда ему суждено. Меня это уже не заботит.

Алька стояла прямо передо мной, но я не замечал ее, пока не ткнулся лбом ей в живот и не упал, обессиленный, на колени. Поза не была унизительной, просто слегка нелепой, как будто я собирался признаваться ей в любви, предлагая руку и сердце. Она провела рукой по моим волосам, так, словно я был несмышленым щенком, сжевавшим любимый тапочек хозяйки, и, сев рядом со мной, притянула меня к себе. Моя голова покоилась на ее коленях, а я смотрел на наклоненное ко мне лицо, лишенное четкости деталей, скрадываемых тканью капюшона.

- И зачем тебе понадобилось выбираться из постели? - я попытался ответить, но она приложила свой пальчик к моим губам, и слова стали ненужными. Она понимала. - Дурачок...

Ее слеза упала на мою щеку, а я, впервые за все время нашего знакомства, не знал, что сказать. Какие слова могут вернуть радость в эти прекрасные, но слишком печальные глаза? Способны загладить уродующие ее рубцы шрамов? Заставить зачеркнуть годы, проведенные в качестве малолетней "подружки" для грязных, озлобленных надсмотрщиков с рудников?

Черт возьми, я даже не мог коснуться пальцами ее лица, стирая слезы. И умудрился втянуть девушку в авантюру, которая просто не могла закончиться хорошо.

- Знаешь, - голос мой был сухим и безжизненным, словно мертвец говорил со дна глубокой могилы. Мне было все равно, - давай я расскажу тебе, куда мы идем?

***

Сестра Эльдера, несравненная Инирра, была уже при смерти, когда мы нашли ее. Она лежала в грязи на обочине дороги, размытой из-за непрекращающегося дождя, избитая и израненная, с торчащей из груди рукоятью кинжала, в которую она вцепилась обеими руками. Кровь пропитала роскошное, все в бантах и кружевах зеленое бальное платье, так подходящее по цвету к ее изумрудным глазам. Она была похожа на сломанную куклу, которую нерадивый богатый ребенок просто выбросил в ближайшую лужу, едва только игрушка стала ему надоедать.

Бессмертное существо расставалось с жизнью мучительно и неохотно, и Эльдер был благодарен дождю хотя бы за то, что тот скрадывал льющиеся из глаз слезы, которые ему, благородному эльфу, не пристало показывать человеческому отродью вроде меня.

Сейчас он ненавидел своего друга, с которым не раз и не два ходил в походы, и всю нашу расу в моем лице. Его красавица сестра, ради которой он, не задумываясь, готов был пожертвовать своей вечной жизнью, уходила от него, и тех крох жизни, что еще оставались в забитом, измученном существе, которое эльф прижимал к своей груди, уже не хватало, чтобы сказать хоть что-то на прощанье...

Мы похоронили ее в полном молчании, на сухой поляне посреди леса, вырыв могилу собственными руками. Почва была необычайно сухой и каменистой, даже несмотря на дождь, и, пока яма не стала достаточно глубокой, чтобы можно было положить в нее хрупкое тело, не опасаясь надругательства, я успел ободрать себе все пальцы и тыльную сторону ладони, с которой только вчера острым охотничьим ножом срезал позорное клеймо раба. Кровь пропитывала землю, но обращать внимание на такие мелочи, право же, не стоило. Вот я и не обращал.

Эльдер завернул сестру в свой плащ, и чуть было сам не полетел вслед за ней, не желая отпускать ее руки. Пришлось оттаскивать его в сторону и остальное завершать самому - засыпать труп землей, таскать тяжеленные камни и сооружать из них подобие надгробия, а на самом деле - обеспечивая этим сохранность тела от вездесущих пожирателей падали.

В город мы возвращались в гробовом молчании, не смотря друг на друга. Инирра умерла молодой, даже по людским меркам, ведь 15 - ничто даже для скудной человеческой жизни, не то что для щедро одаренных тысячелетиями эльфов. Да и Эльдеру только исполнилось двадцать, поэтому смерть сестры скорее укрепила в нем жажду мести, чем возродила извечную боязнь бессмертного за сохранность собственной шкуры.

Все сходилось на том, что эльфийка связалась не с теми людьми в отсутствие брата, который, увязнув по уши в приключениях, успел заехать так далеко от дома, что даже письма от него приходили довольно редко, не говоря уже о визитах, которыми он и в обычное-то время не сильно баловал обожаемую сестру, стараясь не мозолить глаза и зарабатывать на красивую жизнь им обоим. Его заплечный мешок был полон всяческих красивых и необычайно дорогих безделушек, которыми он одаривал нежную красавицу, но сейчас они просто отягощали и без того уставшее сердце, и эльф, не думая, просто развязал ремешок, и вещи с брызгами упали в мокрую грязь. Я подхватил их, не слезая с лошади - жить дальше я, в отличии от него, собирался, а отдавать заработанное непосильным трудом на откуп дороги - нет уж, увольте. В крайнем случае, беднякам по камушку раздать, а бросать на растерзание стихии...

В моем мешке было кое-что для Алисы, которая должна была дожидаться моего возвращения с Лувьенграде (никогда не любил, если честно, этого названия, поскольку и выговорить его иногда просто не мог, хотя сам город был довольно неплохим, даже опрятным). Сюрприз, который мог бы подарить мне ее улыбку - а чего еще нужно путнику с дороги, как не веселье в глазах дорогого тебе человека?

Постоялый двор, в котором мы остановились (не выбирая - просто эльф заехал в первый попавшийся), был довольно неплох - в дверях стоял опрятный вышибала с не отмеченным шрамами лицом, что говорило о его опытности, а из помещения не несло привычным уже, но все еще нетерпимым вечным запахом пролитого пива, который не выветривался уже в иных помещениях. Внутри все было тоже чинно-благородно, кушали два торговца, пил вино сдавший смену стражник, даже обязательная тройка завсегдатаев - и та была не так уж и пьяна. Значит, повезло. Приличное место.

Эльдер нашел себе столик в самом углу и сел, насупившись. Хозяин, взглянув на наше оружие и обширную поклажу, которую я приволок и сложил аккуратной кучкой возле себя, подошел к нам сам, потешно переваливаясь с бока на бок, как молодой медведь. Впрочем, чем-то он был на это животное похож, хотя огромное количество волос, торчавшее из одежды, и было аккуратно расчесано и надушено.

- Чего желают господа путешественники? - грубым голосом поинтересовался он. Солдаты удачи забредали к нему на огонек не часто, и поэтому его подозрительность была вполне оправданна и понятна - а вдруг мы самые обычные грабители с большой дороги, которые поедят, попьют, потискают молоденьких официанток, а потом приставят нож к горлу и потребуют денег. Вот и стоял он поодаль, не решаясь подойти поближе, и вымучивая на лице улыбку, которую из-за бороды и видно-то не было.

- Водки, хорошей, и комнату на двоих, - я бросил ему 2 золотых, и хозяин двора, поймав их на лету и тут же попробовав золото на зуб, исчез в дверях кухни. Дал я ему довольно много, и вся неприязнь к нам испарилась, особенно после того, как он увидел, что я легко и охотно расстался с деньгами.

Нас проводил в комнату мальчонка лет двенадцати, с клеймом на руке, и, получив серебряную монетку, бросился на кухню за выпивкой и закуской для богатых господ, каковыми он нас уже вовсю считал. Комната была уютной, и скромность обстановки вполне компенсировалась двумя большими кроватями, с пышными перинами и свежими простынями. Я сел за стол и, от нечего делать, принялся разбирать свою сумку. Если я не ошибался в подсчетах, с Алисой мы должны были встретиться только назавтра, а, значит, можно было отдохнуть и расслабиться. Тем более что ночка вышла невеселая.

Я терпеливо ждал, пока умоется в принесенной воде эльф, а когда я уже вытирал руки, то на столе оказался молодой, зажаренный на вертеле, поросенок, салат из огурчиков со сметаной и литровый кувшин забористой, домашней самогонки.

Отдав должное блюдам, эльф слегка смягчился. Больше не вздувались от постоянного напряжения вены, не хрустела в сжатых мертвой хваткой пальцах ни в чем не повинная вилка, а глаза приобрели более осмысленное, хотя и растерянное выражение.

- А ведь она так хотела тот браслет... - сказал он как бы сам себе, и слова повисли в воздухе. Кто - она - я даже не спрашивал. Эльдеру нужно было выговориться, вот он и мучался, не зная, с чего начать разговор. - Мы были на ярмарке, в стольном граде Мирном, который тогда как раз достраивали, покрывая улицы вечной позолотой и расставляя шары фонарей. Небогато было, чего таить, но весьма занимательно, да и косо никто не смотрел - всяких существ множество было, даже гоблинов, а их, как ты, друг мой, знаешь, не так и легко на подобную забаву притащить. Вот и был там такой человек, в латаном-перелатаном халате, но с товаром, который был впору и королям. Ничего запредельного и дорогостоящего, впрочем, но красиво это было... просто словами не передать. И янтарный браслет - единственная настоящая драгоценность, в самом центре его товара лежащая - приковывало взгляд. Его цвет так гармонировал с любимым ожерельем сестры, а ее глаза так светились при виде этой вещицы, что она попросила меня купить эту безделушку, хотя денег у нас с ней и на еду-то иногда не хватало. Пришлось отказать... - он нахмурился, вспоминая. А я живо представил маленькую, нежную Инирру, жалобно закусывающую детскую губу и смотрящую во все глаза на брата, с мольбой в голосе выпрашивая украшение. - Я купил его на следующий день, отдав за него бесценный нож гномьей работы, с витым узором, которому было пол тысячи лет - удивительное, неповторимое оружие, которое тот человек засунул за пазуху, словно какую-то гадость, и протянул мне мою покупку, грубой работы, но такую теплую и непохожую на все, что я видел до этого момента, что я потом ни на секунду не пожалел о своем решении, - он вздохнул, вытирая рукавом раскрасневшееся лицо. - Когда она приняла подарок, то готова была меня расцеловать, в радости бросилась на шею, и, звонко смеясь, благодарила. Через два года браслет поменял владелицу, и лучшая подруга сестры никогда не расстается с тех пор с обновой...

- К чему ты мне это рассказываешь, друг эльф?

- Потому что это та "подруга" продала мою сестру для потехи этим зверям одного с тобой племени, недостойным топтать мать-землю. И ушла с ними в Мертвые земли, куда, едва закончится этот кувшин, я и отправлюсь...

***

- Вот видишь, не мог же я бросить его одного? - проговорил я, все еще заглядывая в глубину глаз Алисы.

- А откуда он знает...

- А откуда мы знаем, что может знать и сделать существо, самой природой наделенное бессмертием? - я попытался пожать плечами, но, чувствуя пульсирующий зародыш боли под кожей, благоразумно передумал. - Он - природный маг, причем невероятной силы, хотя несказанно обидится, если я скажу ему об этом. Сын Лесного Лорда и Повелительницы Ночи просто не может быть другим.

Алька промолчала, и перевела глаза с меня на деревья, рассматривая одну ей видимую даль. Она была смущена тайной, о которой, я был уверен, даже не догадывался кроме нас с ней ни один человек, и шокирована доверием.

- Тебе не стоило...

- Мы не вернемся назад. Ни я, ни Эльдер, и я хочу, чтобы ты понимала это, как понимаем мы, - она попыталась возразить, но я, потянувшись, коснулся пальцем краешка ее губ, прося о молчании. - Принц знает Пустоши, эльф проведет нас сквозь посты Темных, хоббит - сквозь Покинутые подземелья, Катарина родилась в Мертвых землях. Наша с тобой задача самая простая. Я принесу тебе браслет и прослежу, чтобы ты покинула Мертвые земли. А потом ты похоронишь браслет в лесу, поскольку могилу Инирры уже никто из нас не отыщет.

Алька положила теплую ладошку мне на лоб, и улыбнулась, немного виновато.

- Почему ты думаешь, что это - именно то, что нужно сделать? И что я просто не продам игрушку, выручив хорошие деньги.

- Эльфийка умирала четыре дня, пока мы добирались к месту, захлебываясь кровью и дождевой водой. Она должна получить свой подарок обратно хотя бы после смерти, поскольку та, которой он был отдан в знак доверия и любви, не смогла оценить этого... И если ты поступишь не так, как я прошу тебя поступить, то я просто не знаю тебя, Алиса.

- И все-таки ты великовозрастный ребенок и дурачок, любимый, наивный и беспечный. Я сделаю так, как ты просишь, - и она накрыла своей рукой мои глаза, заставляя погрузиться в сон.